И Брехт не только подчинился традиции – он подчеркнул очень важный для нашего времени ее элемент. Сказав, что его система смыкается с системой Станиславского через учение о сверхзадаче, он ухватил главное. Для искусства XX века, века, на протяжении которого было предпринято столько попыток подавить человеческую индивидуальность, оказалось необыкновенно важно личностное начало. Но марксист Брехт полнее кого бы то ни было подчеркнул одну из важнейших составляющих личности – идеологию, ею принятую. Он словно бы наперед показал, что помешает тем системам воспитания актера и строительства театра, которые, справедливо опираясь на представление Станиславского о безграничности личности талантливого человека, будут стараться разбудить при помощи импровизаций и психофизического тренажа фантазию и эмоциональные потенции актера, но игнорировать рациональное в нем.
У Брехта, каким он сложился к 1955 году, можно найти мудрые слова о том, что любой просветитель назвал бы «гармонией чувства и разума». По Брехту, «разум и чувства сталкиваются в великом продуктивном противоречии. Чувства толкают нас на высшее напряжение нашего разума, разум очищает наши чувства». Эмоции необходимы, но, увы, им тоже надо учить, и театр Брехта от этой своей дидактической задачи не отказывается. «В театре зрителя обучают большим эмоциям, к которым он без такого обучения неспособен.